Nagarjuna's Logic | Логика и Нагарджуна

[Nick]

У Гегеля не было резкой границы между объективным и субъективным (по его собственным словам). Если диалектика отражает развитие чего-то - это значит оно и есть объективное, а не мы его придумали как субъекты. У Гегеля как объективное, так и субъективное подчинены одним и тем же законам. (Если я его конечно правильно понял :oops: . ), и значит развиваются по одним и тем же законам.

Реальность не находится только вне сознания. Феноменология и философия Санкхья-Йога обнаружили ее и в сознании (читта).

Но насколько оно реально? Так же он реально как и тот стул на котором я сижу? Так же она реально, как электричество, питающее мой монитор? А лучше спросить - насколько реальным мы его себе представляем, хотя бы с точки зрения независимости от материи?  
И вообще - что такое сознание?

[Пламен]

Правильно поняли. Любое учение о независимой от сознания реальности попахивает метафизикой в аристотелевском духе (а не в гегелевском).

Сознание и стул одинаково реальны в учении Санкхья-Йоги, потому что они оба суть эволюты материи (прокрити). разница между ними лишь в соотношении гун.

[Nick]

Не хватает абсолютного субъективиста для настоящей логической вакханалии  

[Пламен]

Это не субъективизм, а эволюционный материализм. Сознание (читта) является продуктом эволюции праматерии (пракрити).

[Nick]

Из Науки Логики

§ 210
Реализованная цель есть, таким образом, положенное единство субъективного и объективного. Однако это единство характеризуется тем, что лишь то, что есть одностороннего в субъективном, нейтрализовано и снято в нем, объективное же в нем подчинено и сделано соответственным цели как свободному понятию и, следовательно, подчинено также и его власти. Цель сохраняет себя в борьбе против объективного и одновременно в нем самом, ибо кроме того, что она есть одностороннее субъективное, особенное, она есть также конкретно-всеобщее, в себе сущее тождество субъективного и объективного. Это всеобщее как просто в себя рефлектированное есть содержание, которое остается одним и тем же на протяжении всех трех терминов умозаключения и их движения.

§ 211
Но в конечной целесообразности осуществленная цель страдает таким же в-себе-надломом, что и середина и первоначальная цель. Поэтому получилась форма, лишь внешне положенная в преднайденном материале, — форма, которая из-за ограниченного содержания цели также представляет собой случайное определение. Достигнутая цель есть поэтому лишь некий объект, который в свою очередь представляет собой средство или материал для других целей и т. д. до бесконечности.

[Nick]

§ 213
Идея есть истина в себе и для себя, абсолютное единство понятия и объективности...
Примечание. Дефиниция абсолютного, согласно которой оно есть идея, сама абсолютна. Все предыдущие дефиниции приходят к этой. Идея есть истина, ибо истина состоит в соответствии объективности понятию, а не в соответствии внешних предметов моим представлениям; последнее есть лишь правильное представление, которое я, данное лицо, составляю себе. В идее не идет дело ни об «этом», ни о представлениях, ни о внешних предметах. Но также все действительное, поскольку оно есть истинное, есть идея и обладает своей истинностью посредством и в силу идеи. Единичное бытие представляет собой какую-либо сторону идеи; последней нужны поэтому еще другие действительности, которые в качестве особенных обладают видимостью самостоятельного устойчивого существования.

[Nick]

§ 214
Идея может быть постигнута как разум (это истинно философский смысл понятия «разум»), далее, как субъект-объект, как единство идеального и реального, конечного и бесконечного, души и тела, как возможность, которая в себе самой имеет свою действительность, как то, природа чего может быть понята только как существующая, и т. д.; в идее содержатся все отношения рассудка, но они содержатся в ней в их бесконечном возвращении и тождестве в себе.
Примечание. Рассудок легко может показать, что все, что высказывается об идее, в себе противоречиво. Однако по всем пунктам ему можно воздать той же монетой, или, вернее, по всем пунктам ему уже воздано в идее той же монетой. Эта работа есть работа разума, которая, разумеется, не так легка, как работа рассудка. Если рассудок показывает, что идея сама себе противоречит, потому что, например, субъективное лишь субъективно, объективное же противоположно ему; что бытие есть нечто совершенно другое, чем понятие, и поэтому не может быть вылущено из последнего; что конечное лишь конечно и есть прямая противоположность бесконечного, а следовательно, не может быть тождественно с последним, и т. д. по отношению ко всем определениям, — то логика показывает как раз противоположное, а именно: что субъективное, которое лишь субъективно, конечное, которое лишь конечно, бесконечное, которое должно быть лишь бесконечным, и т. д. не имеют истинности, противоречат сами себе и переходят в свою противоположность. Таким образом, этот переход и единство, в котором крайности заключены как снятые, как некоторая видимость или моменты, обнаруживают себя истиной этих крайностей.
Когда рассудок критикует идею, его критика оказывается двойным недоразумением. Во-первых, крайние члены идеи, какова бы ни была форма, в которой они выражены, поскольку они заключены в последней в их единстве, берутся рассудком еще в том смысле и определении, которые не есть конкретное единство, берутся как абстракции, находящиеся вне идеи. Не менее велико рассудочное непонимание их отношения даже тогда, когда оно уже явно положено; так, например, рассудок не принимает во внимание даже характера связки в суждении, высказывающей о единичном, о субъекте, что единичное есть столь же не единичное, а всеобщее. Рассудок, во-вторых, считает свою рефлексию, согласно которой тождественная с собой идея содержит в себе отрицание самой себя, противоречие, — эту свою рефлексию рассудок считает внешней рефлексией, не входящей в саму идею. На самом же деле это не есть особая премудрость рассудка, ибо сама идея представляет собой диалектику, которая вечно отделяет и отличает тождественное с собой от различенного, субъективное от объективного, конечное от бесконечного, душу от тела, и лишь постольку идея, есть вечное творчество, вечная жизненность и вечный дух. Будучи, таким образом, сама переходом или, вернее, самоперемещением в абстрактный рассудок, она вместе с тем вечно есть в такой же мере и разум. Она есть диалектика, которая заставляет это рассудочное, различенное снова понять свою конечную природу и ложную видимость самостоятельности своих продуктов и приводит его обратно в единство. Так как это двойное движение не отделено, не отличено друг от друга ни во времени, ни каким-либо другим образом (иначе это движение было бы в свою очередь лишь абстрактным рассудком), то оно есть вечное созерцание самого себя в другом; оно есть понятие, которое в своей объективности осуществило само себя; объект, который есть внутренняя целесообразность, существенная субъективность.

P.S. Прямо-таки адвайта...

[Nick]

А вот как сам Чапаев определял себя:

- А вот вы скажите, Василий Иванович, только как на духу. Вы  красный или белый?
    - Я? - спросил Чапаев, переводя на меня взгляд. - Сказать?
    Он взял со стола две луковицы и принялся молча чистить  их.  Одну  он ободрал до белизны, а со второй снял только верхний слой  шелухи,  обнажив красно-фиолетовую кожицу.
    - Гляди, Петька, - сказал он, кладя их на стол  перед  собой.  -  Вот
перед тобой две луковицы. Одна белая, а другая красная.
    - Ну, - сказал я.
    - Посмотри на белую.
    - Посмотрел.
    - А теперь на красную.
    - И чего?
    - А теперь на обе.
    - Смотрю, - сказал я.
    - Так какой ты сам - красный или белый?
    - Я? То есть как?
    - Когда ты на красную луковицу смотришь, ты красным становишься?
    - Нет.
    - А когда на белую, становишься белым?
    - Нет, - сказал я, - не становлюсь.
    - Идем дальше, - сказал Чапаев. - Бывают карты местности. А этот стол - упрощенная карта сознания. Вот красные. А вот белые.  Но  разве  оттого, что мы сознаем красных и белых, мы приобретаем цвета? И что это в нас, что может приобрести их?
    - Во вы загнули, Василий Иванович. Значит, ни красные,  ни  белые.  А кто тогда мы?
    - Ты, Петька, прежде  чем  о  сложных  вещах  говорить,  разберись  с простыми. Ведь "мы" - это сложнее, чем "я", правда?
    - Правда, - сказал я.
    - Что ты называешь "я"?
    - Видимо, себя.
    - Ты можешь мне сказать, кто ты?
    - Петр Пустота.
    - Это твое имя. А кто тот, кто это имя носит?
    - Ну, - сказал я, - можно сказать, что я - это психическая  личность. Совокупность привычек, опыта... Ну знаний там, вкусов.
    - Чьи же это привычки, Петька? - проникновенно спросил Чапаев.
    - Мои, - пожал я плечами.
    - Так ты ж только что сказал, Петька,  что  ты  и  есть  совокупность привычек. Раз эти привычки твои, то выходит, что это привычки совокупности привычек?
    - Звучит забавно, - сказал я, - но, в сущности, так и есть.