Парменид и Нагарджуна

[Пламен]

Основные тезисы платоновского Парменида в изложении Лосева (Античный космос, стр. 106-108). Привожу их в синоптично виде вместе с возражениями неиспорченного тетралектической диалектикой рассудка.

1. Одно не есть многое, не состоит из частей и не есть целое.
Берем одно множество и опровергаем Парменида.

2. Одно неограниченно и беспредельно.
Берем атом в интерпретации Демокрита и опровергаем Парменида.

3. Одно не имеет никакой фигуры.
Достаточно посмотреть на любую единое, чтобы понять несостоятельность Парменида.

4. Одно не находится нигде.
Если оно не находится нигде, то значит оно не существует. А несуществующую вещь называть одной нельзя.

5. Одно не может двигаться и покоится.
Тогда оно тем более не существует. Все сущее либо двигается, либо покоится.

6. Одно не тождественно ни себе, ни иному и не различно ни с собой, ни с иным.
Нетождественным и неразличным является только ЕЩЕ нерожденное. А одно УЖЕ нерожденное. Иначе оно не было бы одним.

7. Одно ни подобно, ни неподобно - ни себе, ни другому.
Опровержение такое, как и в случае 6.

8. Одно не больше и не меньше - ни себя, ни другого.
Кого это касает, если одно действительно одно?!

9. Одно не старше и не моложе - ни себя, ни другого.
См. возражение 8.

10. Одно совсем не существует.
Совершенно верно! Зачем надо было пургу разводить?!

* * *
Иногда тетралемы Лосева страшно напоминают чатушкоти Нагарджуны, например 6.

[ddd]

Любой вывод о существовании или не-существовании чего-либо поражен противоречивостью (субьективностью) изначально. Категория существование или несуществование находится вне логики и принадлежит эмпирической единичности.

"Одно" Парменида действительно похоже на субьективность или на "Я".

[Nick]

Тезисы об одном под стать рассказам о пустоте.....

- Не спится? - спросил Чапаев.
    - Да, - сказал я. - Не по себе.
    - Чего, пустоту раньше не видел?
    Я понял, что словом "пустота" он называет именно это "нигде", которое я впервые в жизни осознал несколько минут назад.
    - Нет, - ответил я. - Никогда.
    - А что ж ты тогда, Петька, видел? - задушевно спросил Чапаев.
    - Давайте сменим тему, - сказал я. - Где мои рысаки?
    - В конюшне, - сказал Чапаев. - А с каких это  пор  они  твои,  а  не Котовского?
    - Уже около четверти часа.
    Чапаев хмыкнул.
    - Ты с Гришей поосторожней, - сказал он.  -  Не  так  он  прост,  как
кажется.
    - Я уже понял, - ответил я. - Знаете, Василий  Иванович,  не  идут  у меня из головы ваши слова. Умеете вы в тупик загнать.
    - Верно, - сказал Чапаев, с силой проводя щеткой по спутанным конским волосам, - умею. А потом как дать из пулемета...
    - Но мне кажется, - сказал я, - что и я могу.
    - Попробуй.
    - Хорошо, - сказал я. - Я тоже задам  последовательность  вопросов  о местоположении.
    - Задавай, задавай, - пробормотал Чапаев.
    - Начнем по порядку. Вот вы расчесываете лошадь. А где находится  эта лошадь?
    Чапаев посмотрел на меня с изумлением.
    - Ты что, Петька, совсем охренел?
    - Прошу прощения?
    - Вот она.

Моя голова запрокинулась, и я увидел над собой небо,  полное
звезд. Это было до того красиво, что несколько секунд  я  молча  лежал  на спине, глядя вверх. Чапаев дал мне руку и помог встать. Когда мы выбрались на ровное место, я снова посмотрел вверх и вдруг подумал,  что  последний раз видел звездное небо черт знает когда,  хотя  все  время  оно  было  над головой - достаточно было просто поднять ее. Я засмеялся.
    - Ты чего? - спросил Чапаев.
    - Так, - сказал я и показал пальцем вверх. - Красота.
    Чапаев поглядел вверх и покачнулся.
    - Красота? - переспросил он задумчиво. - А что такое красота?
    - Ну как, - сказал  я.  -  Как  что.  Красота  -  это  совершеннейшая
объективация воли на высшей ступени ее познаваемости.
    Чапаев еще несколько секунд глядел в небо, а потом перевел взгляд  на большую лужу прямо у наших ног и выплюнул  в  нее  окурок.  Во  вселенной, отраженной в ровной поверхности воды, произошла настоящая катастрофа:  все созвездия содрогнулись и на миг превратились в размытое мерцание.
    - Что меня всегда поражало, - сказал он, - так это звездное небо  под ногами и Иммануил Кант внутри нас.