Во свете Твоем узрим свет

[Владимир]

Все является через свою противоположность. Контрастность и отчетливость звуков, которые мы слышим, их многообразие указывает нам на скрытую в глубине тишину, в которой все это происходит. В первый момент, когда мы отвлекаемся от множественности вещей и событий, от поверхности нашего сознания, нас подстерегает сон. Если мы не поддаемся на это, тогда меняется направленность нашего внимания, смещается его фокус – оно от поверхности отходит к глубине, и в этой глубине все обнаруживается уже в другом качестве. Чтобы не впадать в сон, надо не давать угаснуть внутреннему свету сознания. А это возможно только тогда, когда есть активный интерес, то есть когда созерцание воспринимается не просто как пассивный способ отдыха, а как порог внутреннего обращения – как если бы человек пришел на место встречи или свидания и ждал бы. То есть мы можем сказать, что эта тишина, эта глубина и есть то «место», куда мы приходим на встречу с Тем, Кого мы ждем.
В Священном писании и в молитвенных текстах символически говорится об этом «месте», об этой глубине. Это и мистическая «полночь», и «пещера», «гроб Господень», куда пришли женщины утром, чтобы тело Иисуса там обнаружить – и не нашли Его. Это все об одном и том  же сказано. Это – предел человеческого мышления и восприятия, когда все внешнее, все видимое, все множественное отнимается и остается только какая-то основа, материнская утроба. Если мы что-то помыслим о ней – это уже не то. И образ этой божественной утробы прославляется как «безсеменная» – нет никакой «зацепки». Если бы присутствовало хоть что-нибудь мыслимое или осязаемое – это уже было бы некое «семя». Там, в этом сюжете божественном, конечно же, не история внешняя и не физиология имеется в виду. Это не о том, что было когда-то, а о том, что всегда есть – «ныне и присно и во веки веков».
Когда в Евангелиях говорится о воплощении Господа, там присутствует символическая цепочка. Вначале женщина по имени Анна рождает Богородицу Марию, от которой затем рождается Иисус. С аллегорической точки зрения обращает на себя внимание важная деталь: Анна, мать Марии – женщина бесплодная. А Мария, родив, остается Девой. От бесплодной женщины рождается Дева и одновременно Мать. Эта последовательность соответствует двум ступеням снятия той обусловленности, в которую закован человеческий ум.
Есть хорошее современное понятие, привычное всем нам – информация. Информация описывает множество окружающих нас вещей и происходящих с нами событий. Взаимодействие, расположение, сочетание чего бы то ни было, характер любых структур и связей. Все это – информация, информация, информация... А на какой основе эта информация существует, о чем она, в конце концов, каков ее первичный источник и носитель? И вот мы, идя от конкретного множества вещей в глубину, находим какую-то основу, симметрию, но в дальнейшем сама она оказывается сложной. Как будто мы видим рисунок на ткани, начинаем исследовать ткань, а она сама обнаруживает какую-то структуру, а эта структура – в каком-то пространстве, а пространство это при внимательном рассмотрении снова оказывается не пустым... Но рано или поздно наступит момент, когда мы снимем с реальности последнюю вуаль – придем к окончательной, фундаментальной симметрии, лежащей в основе всей иерархии вторичных структур. В этой первозданной глубине нет уже чего-то ограниченного или могущего быть неизвестным. 
Какое чувство испытает человек, прикоснувшись к этой основе бытия? Но мы не так легко расстаемся с ориентацией в пространстве и его метрической разметкой. Для нас все покрыто невидимой решеткой, разбито на клеточки, по которым мы оцениваем расстояния, скорости, направления и получаем данные, ежесекундно необходимые для ориентации в окружающем мире. И вот этот серьезный шаг – попытка снятия с пространства всех мерностей и «отпускание» самой по себе ориентации – и есть то, что в Священном писании передается метафорой бесплодия.
Что такое «плод»? Это – конечный результат. Результат сотворения мира  – множество всех вещей, всех сущностей и вообще всего того, что есть. Кроме того, можно сказать еще, что все помыслы и все конкретные ощущения человека – это плод деятельности его сознания, воображения, восприятия. И мы живем постоянно вкушением этих плодов. Каждый следующий момент, каждая пришедшая мысль или чувство – сорвали плод и съели. И бесплодия мы страшимся. Весь наш интерес – снаружи. Вкусить, присвоить, проглотить – и продлить свое «существование», продолжиться, сохранить свою форму. Вот в этом в основном – львиная доля нашей земной жизни. А священный сюжет – он на то и священный, что показывает перспективу обратную. От сотворенного мира, от множества вещей, от внешней стороны бытия – как вернуться к Источнику?
Рождество Христово символически показывает этот путь. Мы встречаем бесплодную Анну. Она символизирует сознание, очистившееся от всех «зацепок». Ум, ставший бесплодным, с точки зрения мирской – зашедший в тупик, потерпевший полную неудачу. Мистики называли это состояние «священным незнанием» или «сияющей тьмой». Это – огромная трудность для человека, привыкшего цепляться за определенные ориентиры. Но это – первый шаг на пути к внутреннему Рождеству. Ум должен отказаться от всех плодов своей деятельности и вернуться в бесплодную или «до-плодную» глубину. Это и есть сущность того усилия, которое мы делаем, когда пытаемся вслушиваться в тишину на фоне хаоса всевозможных звуков и мыслей. Это и есть состояние библейской Анны. В ней не просто останавливается всякое движение, но даже исчезает сама возможность представлять, структурировать, воображать или размещать что-либо где-либо. Когда мы выносим за скобки все существующее, мы начинаем осознавать саму по себе возможность быть. Вот это и есть священное бесплодие – ты можешь быть, но ты не становишься чем-то. Это – изначальная глубина до появления в ней каких бы то ни было образов. Вот в этом смысле – «бесплодная»: не потому, что она не может рожать – наоборот, она как раз все из себя и производит. Но она и поглощает собою все...
И вот, Анна зачинает в себе Марию. Вспомним, что в Священном писании множественность персонажей в какой-то степени условна. Это – уступка нашему мышлению, неспособному «переварить» превосходящий все его силы единый Образ. Так вот, продолжая линию нашего иносказательного рассмотрения, мы находим, что образ Богородицы Марии не является чем-то внешним по отношению к образу Анны, символическую нагрузку которого мы уже до некоторой степени постигли. Если Анна – это глубина сознания, воспринимаемая все еще как некий, пусть даже всеобъемлющий, но все же объект – как бы с точки зрения «другого», стороннего наблюдателя, то Мария – это Анна, обращенная в саму себя. И вот здесь слово «бесплодие» снова попадает в кавычки. Бесплодие внешнее чудесным образом оборачивается плодовитостью сокровенной – «без семени». В качестве поразительной параллели вспоминается восточная, йогическая метафора «безсеменного созерцания» («нирбиджа самадхи»), изложенная в знаменитых Йога-сутрах Патанджали.
Путь к внутреннему Рождеству преподносится в Писании еще и как путь добровольного обнищания. Каждый шаг вперед по этому пути – это не приобретение, а потеря. Первый шаг – лишение содержимого – бесплодие Анны.  А для того, чтобы совершить следующий шаг – родить Марию, Анна должна еще что-то потерять. За что мы еще держимся, даже когда представляем себе предельную целостную глубину или пустоту? Каким образом она все еще ассиметрична? Наблюдатель в ней еще каким-то образом «размещается». А значит – имеет перед собою «черную стену» непроглядной тьмы, первичной неопределенности, асимметрии, хаоса. От множества вещей мы уже отрешены, но возможность этого множества осталась. Где бы мы ни поставили опорную точку в этой глубине, «точка» всегда может, в свою очередь, «распахнуться» – и так без конца. Любое «место» в бездне само по себе бездонно:
«Бездна бездну призывает во гласе хлябий Твоих, вся высоты Твоя и волны Твоя на мне преидоша» (Пс. 41). Это и есть сущность мистического образа семени: семя – «первичное неведение», и вместе с тем – «элементарная частица» информации. Сколько бы мы ни пытались фиксировать в пространстве точку опоры или отсчета – она всегда оборачивается бездной...
При попытке выразить идею свободы мы всегда воображаем некий простор. Сама эта возможность «расступаться» приводит нас к ощущению противоположности – не противоположности каких-либо объектов или свойств друг другу, а противоположности самой по себе. Это как бы «до-пространственное» чувство, своеобразная возможность или потенция, которая дает начало целой серии таких категорий нашего восприятия, как «широта», «глубина», «высота», «неопределенность» и даже – «бесконечность». В некоторых очень немногих случаях прикосновение человека к переживанию подобных вещей приносит впечатления радости, покоя или блаженства. В большинстве же своем такие опыты ведут в сферу крайне отрицательных и ужасных в субъективном плане состояний тревоги  и панической дезориентации.
Причина этого кроется в самом устройстве человеческой психики. Радость мы испытываем, находя в чем-либо постоянство, опору, стабильность, красоту – симметрию. Это нечто как бы присваивается, становясь частью человеческого организма. Но всякая внешняя, грубая или утонченная, но все же вещественная симметрия относительна и властвует лишь над ничтожно малой областью мирового многообразия. Интуитивно человек понимает это. «Какая житейская сладость печали непричастна?» Эти слова церковного песнопения проливают «холодный душ» на голову того, кто слишком разнежился, пригревшись на солнышке иллюзорного постоянства чего бы то ни было. Это, как сказано в евангельской притче – разрушение дома, построенного на песке множественности:
«Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне.  А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое» (Мф. 7, 24 – 27).
Камень же, согласно иной притче ставший главою угла и одновременно отвергнутый строителями (неощутимый для них) – симметрия невещественная, абсолютная, единая и единственная. Скрытая во всем, она проявляется только в такие моменты, когда сознание вольно или невольно оказывается отрешенным от каких бы то ни было симметрий побочных – стихий или субстанций, могущих стать иллюзорным телом человеческого «Я», вплоть до совершенной пустоты:
«Но Он, взглянув на них, сказал: что значит сие написанное: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» (Лк. 20, 17 – 18).
Иными словами, глубинная, предельная интроспекция человеческой личности подобна взгляду в жерло бездонного колодца. И только, пройдя сквозь ужасный хаос и непроглядный мрак «разрушения» форм внешних и внутренних, исследователь себя обретает награду – абсолютную форму всех «форм», субстанцию всех «субстанций», симметрию всех «симметрий». Люди, прошедшие подобный опыт знают, что крайне болезненные переживания тоски, отчаяния и ужаса внезапно сменяются невыразимым блаженством:
«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5).
А одно из божественных имен в древнеиндийских текстах звучит так: «Пребывающий в средоточии беспорядка». Именно поэтому абсурдно искать Бога где-то или мыслить о Нем как об исключительном объекте среди других объектов:
«Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом,  и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть. Сказал также ученикам: придут дни, когда пожелаете видеть хотя один из дней Сына Человеческого, и не увидите;  и скажут вам: вот, здесь, или: вот, там, – не ходите и не гоняйтесь, ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой»     (Лк. 17, 20 – 24).
Религиозная символика намекает на то, как должен повернуться человеческий ум, чтобы стать на этот путь «обратной перспективы». И все евангельские сюжеты-притчи – об отдаче рубашки, подставлении щеки, разбирании крыши дома  – это все по-разному сказано об одном и том же. Вначале разрушается или растворяется опора на множественность, и мы обращаемся к глубине. Затем глубина самопоглощается и являет Бога. Таков архетипический священный образ света в конце темного тоннеля, который в околосмертных переживаниях созерцали и весьма далекие от мистицизма люди. По «эту» сторону тоннеля – мир или множество миров, а по «ту» сторону – единый светоносный Источник:
«Яко у Тебе источник живота, во свете Твоем узрим свет» (Пс. 35, 10).
Мейстер Экхарт как-то сказал: «Бог сотворил мир из ничего, и это «ничто» – Он Сам». Главная опасность превратного восприятия подобных изречений состоит в том, что оно, это восприятие, может быть тупым и односторонним: будто бы «ничто» – только неопределенный мрак или абстрактная бездна. Но в глубине своей «ничто» – это самое активное и живое из всего, что может быть. Тупое и мертвое – как раз все то, что уже проявилось, оформилось, кристаллизовалось и застыло как набор предметов и событий (пусть даже еще и не происшедших, а только предполагаемых). Пустота «хаоса» – она же предельная полнота «порядка», живая и животворящая:
«Испыташа беззаконие, исчезоша испытающии испытания, приступит человек, и сердце глубоко, и вознесется Бог» (Пс. 63:7).
«Беззаконие» – это иллюзорность обманчивой тверди, изменчивость всего, что кажется нам постоянным, бессилие и зыбкость всякого «закона» по эту сторону бытия вселенной. И последний, кто оказывается ненастоящим и исчезает в испытании «глубин сердца» – сам «испытающий испытания».
Вот он, этот тоннель, в котором два направления, две перспективы: наружу – ко множеству всего, а вовнутрь – к Тому, в Ком все есть Он Сам. Это – обратная перспектива, путь поглощения, путь Рождества, путь «...воскресения мертвых и жизни будущаго века» (Символ веры).
«Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие. Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19, 21 – 26).
Казалось бы, можно просто сказать: отдай имение. Почему именно продать нужно, а только потом раздать деньги? И кто такие «нищие»? Но для начала нам следует выяснить, на что вообще намекает символика товарно-денежных, рыночных отношений в Священном писании. На эту тему там есть ставшая крылатой история о том, как Иисус выгнал торговцев из храма:
«Пришли в Иерусалим. Иисус, войдя в храм, начал выгонять продающих и покупающих в храме; и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул; и не позволял, чтобы кто пронес через храм какую-либо вещь» (Мк. 11, 15).
Буквальный смысл этого эпизода очевиден и весь сосредоточен в плоскости моралистической: религия не должна быть запятнана духом корысти. Но с другой стороны мы знаем, что храмы различных вероисповеданий становились еще и центрами общественных отношений – договоров, сделок, брачных контрактов. Например, индуистские храмы и сегодня поражают западных туристов тем, что одновременно с религиозно-ритуальными действиями там может происходить очень бойкое общение людей на самые различные посторонние темы. Однако эта суета каким-то странным образом не мешает ощущению таинственного присутствия, что с удивлением отмечают те же туристы некоторое время спустя. В иудейских религиозных собраниях ситуация была аналогичной, что и стало исторически достоверной основой сюжета с изгнанием торговцев. Однако ведь Сам Господь знает, что мирская суета в храме не только не вредит Его присутствию, а наоборот, парадоксальным образом подчеркивает его полноту, глубину и всепроникающую силу. Значит здесь, как впрочем, и в подавляющем большинстве других евангельских рассказов мы имеем дело с притчей, замаскированной под репортаж с места событий.
Итак, что же следует разуметь под образами товара, имущества, денег и процесса торговли? Если представить себе, что мой внутренний мир – это рынок, тогда все, что я имею внутри – ощущения, мысли, формы, которые принимает мой ум – это различные товары. Процесс их перемещения, преобразования и обмена – торговля. Что же такое тогда деньги? Совершенно аналогично с миром внешним мы можем сказать здесь, что деньги – это олицетворение самой по себе потенции, не реализованной еще возможности становления чем-то. Если товар – это информация, то деньги тогда выражают энергию. Когда человек продает вещи, он получает деньги. То есть, лишаясь чего-то определенного, мы можем взамен получить саму по себе возможность, которая, в свою очередь в любой момент может быть превращена в какой-либо конкретный товар. В качестве иллюстрации представим себе поверхность океана. Множество очертаний конкретных волн – это информация, товар, а глубина или основа, из которой вырастает каждая волна – энергия или денежный капитал. Ситуация осложняется тем, что схема эта имеет множество иерархических уровней, в чередовании которых информационные и энергетические характеристики меняются местами (подобно тому, как при подъеме на лифте то, что секунду назад было потолком, становится полом).  Однако для простоты мы можем абстрагироваться от этой иерархии и считать каждую волну (вещь, предмет, мысль...) возникающей прямо на изначальной основе.
В евангельской притче показана уже знакомая нам по другим сюжетам «обратная перспектива». Сначала ты должен продать весь свой товар – за волнами увидеть воду. Все твое имущество реализуется (продается) и ты получаешь саму по себе чистейшую абсолютную возможность быть. Остается только она. А следующий этап – раздача денег нищим – выделяется условно, как дань неспособности человеческого языка объять священный смысл единым образом. Это просто указание, куда нужно идти.
Сколько раз с нами уже случалась ситуация, близкая к исполнению первого этапа! Это те моменты, когда человек проходит состояние крайнего отчаяния, совершенного изнеможения. Мы действительно все свое «имущество» тогда «продаем» – отпускаем все зацепки и оказываемся погруженными в эту бездонную глубину. Но в следующий момент мы застаем себя за тем, что снова накупили кучу всякого барахла... Мы впадаем в новый сон, приобретаем новые образы – освобождения не происходит. Итак, вот мы все продали, получили чистейшую возможность – эти самые символические «деньги».  И тут же купили новые образы, в которые опять благополучно воплотились. И так происходит часто – рынок внутренний постоянно действует. А поскольку действие его происходит в сфере пограничной – там, где обыденное и священное теснейшим образом соприкасаются – этот рынок  по-другому именуется в священных текстах храмом. Это как бы тайная его, сокровенная ипостась. Когда же появляется Сам Господь, наступает крах веками отлаженного механизма: «...и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул; и не позволял, чтобы кто пронес через храм какую-либо вещь» (Мк. 11, 15). 
И второй шаг – расставание с деньгами без покупки товара – никак не соответствует человеческой логике. Как мы мыслим в обычной жизни? Имеешь деньги – потрать, вложи с пользой, или же копи впрок – чтобы в предполагаемом будущем опять же на что-нибудь нужное потратить. А что значит – раздать деньги нищим? А дело в том, что самих нищих как таковых... нет! Само по себе упоминание нищих во множественном числе – такая же символическая условность, такой же характерный для священных текстов прием, как и описание единого невыразимого Акта рядом действий символических или выведение на сцену множества лиц, описывающих различные грани Лица единственного.
Кого мы по-настоящему можем назвать нищим? Одного только Господа Бога. Только Он  на самом деле Нищий.  О чем же в таком случае говорит притча? На первом этапе продай свое имение – то есть во всем множестве твоих чувств, помыслов, проявлений и внутренних накоплений найди единую глубину и основу. А потом эту энергию, эту чистую возможность ты будешь либо снова тратить, как блудный сын из другой притчи... То есть покупать себе новые формы и множество всяких объектов – всю вселенную. И об этом пути наружу, об этой, как мы говорим, прямой перспективе в другом месте евангельского повествования говорится, что человек приобрел весь мир, а душе своей повредил:
«Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф. 16, 24 – 26).
И действительно, какой выкуп человек даст за душу свою, плененную мировой иллюзией? Должен существовать путь обратный. О нем и идет речь в рассматриваемой нами притче. Сначала продавай имущество свое – отказывайся от всех самоотождествлений, возвращайся в глубину – получай «деньги». А потом этот капитал не растрачивай ни на что, а верни тому Нищему, который содержит в Себе все. Образ нищеты в данном случае символизирует внутренний разворот изначальной глубины существования в саму себя.
Этот путь «обратной перспективы» и является внутренним стержнем, основной темой, красной нитью всех священных сюжетов. Снятие множественности форм и поглощение самой сути разделения, обладания и «свободы выбора». Мы уже знаем: отказ от плода, лишение семени и возвращение в Источник...
Мы привыкли ценность, величие, значительность чего-либо соотносить с приобретением и накоплением. Здесь же, наоборот истинная глубина и сила открывается по мере отдачи и лишения. Очень трудно принять все это тем людям, которые как в материальной, так и в духовной жизни ищут умножения и приобретения. Первичная глубина пока еще растрачивается – она приобретает новые и новые формы. Ты получил «капитал» и начинаешь тратить его – становишься чем-то. И по мере того, как ты выворачиваешься наружу – уходит жизнь. И когда это достигает критической точки, предела – блудный сын понимает, до чего он докатился. Тогда и возникает острое желание повернуть обратно. Все это внешнее богатство открывает свою пустоту и суетность – нет в нем жизни. И как только ты от всего этого начинаешь отказываться, отдавать и отпускать, – получаешь снова внутреннюю силу. Но потом опять можешь ею так же, как и раньше распорядиться – начать растрачивать...
Именно поэтому второй шаг – самый важный и именно ему уделяют особое внимание все иносказательные религиозные сюжеты. То есть дается шанс уразуметь, что саму по себе свою возможность быть ты можешь повернуть не наружу, во «тьму внешнюю», где «будет плач и скрежет зубов», а вовнутрь, – к Источнику бытия. И к этому восходит наиболее сокровенное содержание символики большинства икон Богоматери: Она, обращенная в Себя, являет Божественного Младенца. А в Нем уже все есть Он Сам. Здесь раскрывается фундаментальный парадокс существования: ты бросил все – и тем самым все приобрел. В том числе и себя, но это уже не «ты»:
«Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее» (Лк. 17, 33). Прямая перспектива существования: сберечь, закрепить, сохранить где-то снаружи, воплотить во что-то. И путь обратный: «Кто погубит (потеряет) ее...» – кто перестанет считать себя объектом в ряду других объектов – тот снова становится «душой» в подлинном смысле этого слова.
Мы снова и снова делаем вывод: под различными, порою сложными сюжетно – символическими раскладками священные тексты дают всегда почувствовать один и тот же намек – и он простой.
Например, известная буддийская притча про девушку, которая лунной ночью набрала ведро воды... Она увидела отражение луны в воде. А потом донышко ведра внезапно вывалилось. Сначала исчезла «луна», а затем и вода. И девушка воскликнула: «Ни луны, ни воды...». Все то же самое, о чем и в Евангелии сказано... Причем никто дальше не упоминает о самом главном: обнаружив пропажу луны воображаемой, девушка, скорее всего, тут же подняла глаза к луне настоящей. Но это умолчание как раз и звучит громче всякого крика.  А еще здесь можно задуматься о том, что ведь образы «воды», «луны» и «девушки» в древней символике почти всех религиозных культур глубоко синонимичны. То есть, и та луна, что в небе – «всего лишь» зеркало. Всего лишь?.. 
Мы, живущие жизнью внешней, запросто можем принимать этот путь за процесс умирания. Воскресение из мертвых кажется нам смертью. Наше восприятие мира поистине вывернуто наизнанку. И поэтому усилие человека снять кавычки с «бытия» всех вещей выглядит крайне непривлекательно и даже ужасно в глазах тех, кто идет еще путем, ведущим наружу. И в искаженном, обыденном представлении религия предстает способом найти себя в каких-то вещах якобы «духовных», приобрести какие-нибудь знания или звания, спасая и сохраняя в буквальном смысле «себя» относительного. В современных эзотерических системах адепт их чаще всего заботливо оберегает себя от растрат энергии, прибегая ради ее накопления и сохранения порою даже к определенному аскетизму. Где-то он чем-то жертвует, меньше привязывается, меньше увлекается... Он становится в этом плане как бы купцом, энергетическим капиталистом. Он копит энергию, чтобы выгодно ее вкладывать ради «духовной» прибыли. А бывает на этой почве еще и сетевой маркетинг... 
Путь же к Богу проходит через оставление, а нам это непривычно, поскольку большую часть жизни человек приучался брать и удерживать. И тогда любые акты пожертвования превращаются в более или менее утонченную торговлю. Сама сущность возвратного пути в корне противоположна всему тому, что мы научены здесь делать. Только понимая это, можно религию принять в ее целостности и преодолеть все кажущиеся противоречия. А до тех пор неизбежны компромиссы и натяжки.
При внимательном взгляде в самих себя мы встречаем ощущение присутствия источника того внутреннего света, в котором становятся видимыми все наши мысли и явными все чувства и контакты с внешним миром. Постепенно мы осваиваемся в созерцании постоянной глубины, освещаемой откуда-то изнутри. В одном из песнопений Всенощной (Великом славословии) есть такие слова: «Во свете Твоем узрим свет...». С точки зрения литературной, в этой фразе присутствует тавтология – избыточность. Но на самом деле сказано предельно сжато и точно. Когда мы смотрим в окружающий мир, то обнаруживаем множество объектов, но чаще всего не обращаем никакого внимания на свет, благодаря которому становится возможным зрение. Такова же ситуация и во внутреннем мире человека. Разница лишь в том, что свет внешний не создает вещи – они сами по себе как будто бы могут существовать. Как будто бы – потому что современная физика с этой «самостоятельностью» уже, можно сказать, незаметно покончила... А в мире внутреннем ее и не было никогда, даже в виде более или менее устойчивой иллюзии. В самом деле, кто поверит, что мысль может существовать без сознания, ее породившего? А сознание как таковое, очищенное и свободное от мыслей, образов и других подобных форм – это и есть свет в самом своем изначальном смысле. В природе физической источник света всегда можно обособить до какой-то степени от света как излучения и от его приемника. Мы различаем солнечный диск, лучи и глаз. В сокровенной же глубине эти три являются одним. «Во свете Твоем узрим свет...»